Старый разбитый автобус с узкими бойницами вместо окон был задешево куплен шахтой у ритуального агентства и в прошлом использовался для перевозки покойников. Вероятно, таким образом проявился черный юмор руководства — возить шахтеров, потенциальных смертников, в катафалке.

Когда он появлялся во дворе шахты, работяги всем скопом бросались к нему — каждый норовил приехать к стволу первым рейсом, опуститься первой клетью и занять место в козе (людской вагонетке). В противном случае приходилось топать несколько километров до лавы по жидкой грязи. Ломились в двери, толкаясь, падая, обдирая руки. Сбивали каски и теряли спасатели. Кто-нибудь непременно тащил с собой ведро машинного масла или буровую штангу, обливая и травмируя остальных.

На вид автобус небольшой, но при умелом и тесном размещении туда набивалось до 50 голов чумазого рабочего скота. Когда салон бывал полон под завязку, и казалось, что все — ни одно тело здесь больше не поместится, кто-нибудь из оставшихся снаружи здоровяков продавливал толпу своей мощной спиной, освобождая место для двух-трех коллег. Но и это еще не предел — пара человек забиралась в отсек к водителю, едва ли не на колени к нему.
  
Наш водила (ну точь в точь Копытин со своим «Фердинандом» из «Место встречи…») переносил своеволие и грубость работяг молча. А что ему оставалось делать? Шахтеры — народ безбашенный, если рожу не набьют, то матом обложат непременно. К тому же часто приходилось просить их о помощи. То «Фердинанд» глох на полпути, и грязная матерящаяся орава катила его по городу, помогая завести с толкача; то ночью вдруг отказывали фары, и тогда трое-четверо рабочих включали коногонки, через лобовое стекло освещая дорогу.

Едва забравшись внутрь, несколько человек сразу же закуривали. Вонючие клубы дыма мгновенно заволакивали свободное пространство под потолком. На курильщиков шикали, те лениво огрызались в ответ.

Какие-либо скамейки или лавки в салоне отсутствовали напрочь. Ехали стоя, держась за всегда открытые окошечки-амбразуры под потолком. С улицы это, должно быть, выглядело жутко — старый грязный автобус, кряхтя и поскрипывая, двигался по городу, а из щелей сверху торчали черные руки.

Через 20 минут, измятые и поломанные, закоченевшие зимой и взопревшие летом, мы подъезжали к стволу. С облегчением вываливались наружу. «Этап привезли!» — шутили коллеги.

А в один из декабрьских дней катафалк в положенное время не появился. Вместо него во двор въехал трактор Т-150. Чертыхаясь и матерясь, рабочие полезли в телегу. Пронизывающий ветер норовил загнать мелкий колючий снег за ворот робы, студил голову под каской. Я укрылся от него в гуще чужих тел и смотрел на коллег. Сжавшись и закутавшись, они сидели на корточках на дне телеги в одинаковых черных робах, с отчаянием в глазах. Ну чем не зеки?
По выезду подали почти новенький ЛАЗ с настоящими (!) креслами в сохранившейся кое-где дермантиновой обивке. Теперь мы ездили с комфортом. Но романтика исчезла.