Иногда я ненавижу свою работу, изредка горжусь ей, в основном же бываю к ней равнодушен. Но есть в ней два момента, которые нравятся всегда — это тормозок и баня. Тормозок, который шахтеры съедают сразу по прибытию на рабочее место, является как бы авансом, утешением за предстоящую долгую смену. А награда за труды — баня.

Шахтная баня — это особенное место. Заходят туда разные люди: интеллегенты в очках и небритые мужики, зажиточные куркули и нищеброды, алкаши и порядочные отцы семейств, ПТУ-шная пацанва и обрюзгшие старики, непризнанные гении и обыватели. А выходят шахтеры в одинаковых черных робах. И не различишь уже ни званий, ни социального положения, ни достатка. И неважны прежние, поверхностные, заслуги.

Баня состоит из трех отделений — чистой бани, грязной и собственно душевой. В чистой — ряды вешалок и лавки. Мы раздеваемся и голожопые, с тормозками и сигаретами в руках, идем в грязную. Тут же за столом сидят банщицы — женщины пенсионного возраста. Банщицы занимают последнюю ступень в шахтной иерархии. Ниже их — только живущие при шахте, всегда черные от пыли собаки. Когда работяги возмущаются несоответствием приказа и должностью приказавшего, они говорят: «Скоро уже банщицы будут мне наряды давать!» И в то же время банщицы — это самые осведомленные люди. Они знают, кто с кем живет; кому сколько лет и какой у него подземный стаж; кто честно заработал свой силикоз в лаве, а кому оформили за взятку. Но самое главное — они раньше всех, раньше директора шахты, знают, когда будут давать зарплату, за какой месяц и сколько процентов. В любое время суток они сидят за своим столом, пьют чай и сплетничают. На нас не смотрят. За время работы они перевидали столько голых мужиков, что их трудно чем-либо удивить. Единственный, кто вызывает их интерес — это наш Саня М-чук, за свои выдающиеся параметры прозванный «трехногим». На него, как на экспонат кунсткамеры, приходят посмотреть банщицы из соседних женской и ИТР-овской бань. А посмотреть есть на что, уж поверьте.

Грязная баня встречает удушливым смрадом, который издает сохнущая одежда. К вони быстро привыкаешь (правда, и отвыкаешь тоже быстро; по окончании отпуска в нос шибает с новой силой), а вот несколько сотен черных шахтерок, подвешенных на крюках, впечатляют. Никогда б не подумал, что на шахте работает столько народу.
Рассказывают, как однажды к нам устроилась группа молдаван-гостарбайтеров. Пришли они первый раз в грязную баню, увидели робы:
— А чья это одежда?
— А это тех, кого в шахте убило, — ответил какой-то шутник.
Молдаван как ветром сдуло.

В грязной бане часто воруют. Чаще всего — сапоги. Это самый ценный предмет шахтерского обмундирования. Выдают их редко, а рвутся они быстро. Зацепился ногой за проволоку или порезал сапог об породу и все — ходишь с мокрыми ногами. Бывает, что приходишь на смену, а сапог нет. Ругнешься, матернешься и снимаешь сапоги с соседнего крючка. Назавтра их хозяин обнаружит пропажу, поматерится и тоже возьмет чужие. Так и идет эта цепочка краж бесконечно.
Некоторые после смены забирают сапоги с собой. Другие так заматывают их в робу, чтобы вор, изрядно помучившись, уходил искать более легкую добычу. Свои я оставляю без боязни. Нашел их здесь же, в грязной бане, после того как в очередной раз украли новые. Голенища наполовину оторваны и связаны проволокой, портянки торчат из прорех — на такие никто не позарится.

Процесс облачения в пропотевшую заскорузлую робу всегда неприятен. Время от времени мы сдаем робы в стирку. Их стирают в огромных машинах по нескольку комплектов сразу, а чтобы не перепутать, где чьё, прачки прикручивают к каждой детали одежды разноцветную проволочку. Мне — красную, другому — зеленую и т. д. Забираешь робу из стирки, второпях одеваешься и чувствуешь — что-то колет. А потом всю смену отыскиваешь и откручиваешь эти проволочки с майки, кальсон, куртки, брюк и даже портянок.

Одевшись и перепачкавшись угольной пылью мы покидаем грязную баню. Следующий пункт — табельная. Затем ламповая, автобус, клеть и далее по кругам ада. Обратный путь намного приятней. Уставшие и грязные как черти проходим ламповую, табельную, грязную баню и оказываемся, наконец, в душевой.

Душевая напоминает помывочное отделение концлагеря, каким его показывают в фильмах. Полутемный холодный зал, опоясанный рядами ржавых труб. В клубах пара полсотни голых мужиков ожесточенно трут себя мочалками. Угольная пыль въедается глубоко в поры, отмыть её непросто. Как бы тщательно шахтеры не мылись, простыни их постелей всегда серые. Глаза не отмываются никогда.
Это одна из особенностей шахтерских городов — мужики с подведенными глазами. Впервые оказавшись на Донбассе и встретив такого, я брезгливо поморщился — тьфу, гомосятина. И тут же увидел еще одного, и еще. Да что же это за город такой?! Хорошо хоть добрые люди быстро объяснили, что к чему. Теперь сам хожу с черными глазами, и никого это не удивляет.

Обычно помывка проходит скучно и сдержанно, но все меняется, когда отключают горячую воду. Сразу становится весело — крик, ругань, смех. Молодые с визгом носятся друг за другом и брызжутся ледяной водой, старики негодуют и грозятся набить рыло заснувшему кочегару. Но такое случается редко. Руководство понимает — можно месяцами не выплачивать людям зарплату и они будут работать, но если при этом заставить их мыться в ледяной воде, то вспыхнет бунт.

Наконец плоховымытые, но довольные мы возвращаемся в чистую баню и одеваемся в штатское. Цикл закончен, следующий начнется только завтра. И послезавтра, и еще много дней до самой пенсии (кому повезет до нее дожить).